Дмитрий Анатольевич Бабушкин Запад – 93у:

Я вспоминаю… Анголу

В детстве я мечтал стать военным, а в школе стал увлекаться английским языком. И закончив в 1986 году школу, я сумел объединить эти два направления. Я поехал в Москву и поступил в Военный Краснознаменный Институт Министерства Обороны, который готовил военных переводчиков. Более того, я поступил на ускоренные курсы при институте. На этих курсах готовили за 1 год переводчиков португальского и персидского (дари, пушту) языков для Анголы, Мозамбика и Афганистана. Я получил португальский язык и через год интенсивной языковой и военной подготовки, в конце июля 1987 года был направлен в двухлетнюю командировку в Народную Республику Ангола. Мне было всего 18 лет и все в моей жизни было первым: живой португальский язык, работа переводчика, чужая страна, война, просто взрослая жизнь вдали от дома.

В Луанде, столицы Анголы, первое, что поразило еще на подлете – ярко красная почва. Затем в городе везде были кучи мусора, грязные кое-как одетые дети, женщины обязательно несли что-нибудь на голове и все мужчины в военной форме (причем по мере приближения к линии фронта количество военных убавлялось). Уже позже от кого-то я услышал неофициальное название Анголы того времени: страна военных, пустых консервных банок и хронически беременных женщин. В столице мы были меньше недели. Нам выдали местную военную форму, прочитали лекции о военно-политическом положении в стране, еще раз напомнили о профилактике против малярии, лихорадки, холеры (она как раз свирепствовала, и было много жертв). Паспорт был сдан в отдел кадров. Дальнейшие два года я служил в чужой стране, в чужой форме, без документов и с оружием в руках. Я получил назначение в 3-й военный округ, 3-ю ПБр (пехотную бригаду). В это время по всей стране шла широкомасштабная операция «Приветствуем Октябрь», посвященная 70-й годовщине Великой октябрьской социалистической революции. Из Луанды я отправился в Луэну, столицу провинции Мошику, где находился штаб 3-го военного округа. Здесь нам выдали оружие: пистолет ПМ и автомат АКМ. Почти все окружные советские военные советники и специалисты были на ПКП (передовом командном пункте) округа, в Калапу. Бригады наступали на юг провинции. Целью наступления были оплоты УНИТА (контрреволюционной группировки, поддерживаемой на тот момент США и ЮАР) в Кангамбе и Лумбала-Нгимбу. А пока, в ожидании транспорта до ПКП, я стал работать в штабе округа. В первых моих переводческих шагах мне очень помог полковник Максимов, советник начальника авто-бронетанковой службы округа. В первые дни работы он говорил по-португальски больше чем я. Но уже через две недели был преодолен языковой барьер и я «заговорил» сам. В середине августа транспортным самолетом, вместе с мешками фасоли, меня перебросили в Лукусе, где стоял полевой госпиталь и 45 ЛПБр (легкая пехотная бригада). Мы были в 20 км от ПКП. Советники 45 бригады повезли нас на своем БТРе в Калапу. Со стороны ПКП нас встречали окружные советники на своем БТРе, на который мы пересели. По пути было снято несколько противотанковых мин. Фронт был уже близко.

Опять пришлось ждать оказии, чтобы отправится в назначенную бригаду, неделю работал с советниками округа, совершенствовал языковые навыки, еще ближе ознакомился с обстановкой на нашем участке фронта, познакомился с руководством округа – легендарными офицерами ФАПЛА (вооруженные силы НРА): начальником штаба округа майором Лусио (ныне генерал), командующим округом подполковником Зэ Педру (будучи уже генералом и кандидатом на пост министра обороны погиб в 1995 году в вертолетной катастрофе). Они, как и многие другие офицеры ФАПЛА хорошо говорили по-русски, по несколько лет учились в СССР и с огромным уважением относились к нам.

Через неделю подвернулась оказия, шла колонна обеспечения (с продуктами и боеприпасами) в Лувуэй, где стояла 39 ЛПБр и в Кассамбу, где была моя бригада. Колонну обеспечения сопровождали 54 ЛПБр и батальон сопровождения колонн округа. Из Калапу мы поехали на БРДМе с прапорщиком из нашей бригады Мунтяном. Колонна шла очень медленно, двигались только в дневное время (а в Анголе круглый год в 17.30 уже темнеет), и за день проходили менее 10 км. По пути разминировали дорогу. Здесь я получил боевое крещение, первый раз попал в засаду. Недалеко от реки Луконья унитовцы из гранатомета сожгли грузовик с прицепом, полные боеприпасов. В ответ фапловцы развернули БМ-21 и дали залп в лес. Совершенно неадекватные действия. Во время короткого боя ангольцы, охранявшие наш БРДМ, попрыгали внутрь его, некоторые были без автоматов, бросили их на броне. Вояки они были не ахти какие, боялись унитовцев, которые были более дисциплинированы (дисциплина в УНИТА основывалась на жестокости: за невыполнение приказа – расстрел или даже расстрел семьи). За трое суток мы кое-как прошли 20 км и дошли до реки Лузи, где стояла 43 ЛПБр и были наши советники. Когда мы подошли к реке, 43-ю бригаду, которая была на другом берегу, обстреливали из минометов и реактивных установок. БМ-21 и БМ-14, находившиеся в колонне тоже дали несколько залпов по позициям унитовцев.

Утром нам с трудом удалось переправится, так как прямо на переправе застрял прицеп с боеприпасами и ангольцы разгружали его вручную. Это могло подлиться вечно, если бы Мунтян не подцепил его к БРДМу и не оттащил от переправы. Берега реки прямо около переправы были просто усеяны минами, их было хорошо видно в чистой мелководной реке. Вообще одно из ярких впечатлений того времени это остовы танков, БТРов, грузовиков вдоль дорог, около них россыпи боеприпасов не только к стрелковому вооружению, но и артиллерии. В то же время в СССР мы обязаны были отвечать за каждую стреляную гильзу. Ангольцы, в основном, крайне халатно относились к технике и боеприпасам, которые СССР поставлял им бесплатно. А возможно, они просто не доросли до этой техники. Например, были случаи, когда танкисты при обстреле выпрыгивали из танков и прятались под ними.

В 43-й бригаде мы получили приказ от нашего старшего советника, полковника Аванесова, дальше не идти с колонной и вернуться в Калапу. Возможно, это спасло наши жизни, так как ни в Лувуэй, ни в Кассамбу колонны не дошли, и были разбиты унитовцами. Фапловцы разбежались по саванне. Потом долго они группами выходили к расположениям разных бригад. Из 43-й бригады мы на БТРе советников за полчаса добрались до ПКП в Калапу.

Меня тогда часто удивляло то, как везло советским на той войне. Конечно, были потери, но в основном при обстрелах (так на юге Анголы, осколком реактивного снаряда был смертельно ранен мой однокурсник и командир Олег Снитко) или на минах. В засадах, при движении колонн, на стоянках потерь не было. Хотя два-три белых среди толпы черных – хорошая цель. Позже, когда в 1995 году я служил военным наблюдателем ООН на территориях, под контролем УНИТА, в приватных беседах с унитовскими офицерами и генералами выяснилось, что они относились во время войны очень бережно к советским, несмотря на то, что мы помогали ФАПЛА. Они были благодарны и за оружие и боеприпасы, которые им доставались в засадах. Многие унитовцы помнили, как их готовили советские военные специалисты до 1975 года, во время антиколониальной войны.

И третье: идеология в УНИТА тоже коммунистическая, только левее чем была у нас, маоистского толка. В 1995 году унитовцы выражали сожаление, что СССР развалился и не стало такого оплота социализма. Это выглядит очень забавно, так как похожие упреки я слышал в 1988-1989 от кубинцев (злейших врагов УНИТА, по крайней мере, кубинцы их сильно били), которые сначала намекали нам на то, что СССР в результате перестройки медленно съезжает с рельсов социализма, а позже кубинцам партийной директивой было приказано прервать контакты с нами.

Но это было позже, а пока в конце августа 1987 года, так и не добравшись до своей бригады, я стал работать на ПКП в Калапу. Я приобрел огромный опыт письменного и устного перевода. Мы переводили много документов разного характера: оперативно-тактических, технических, тыловых. Устно работали со специалистами различных родов войск и служб: танкисты, артиллеристы, специалисты ПВО, ремонтники, разведчики. Часто приходилось переводить по 8-12 часов оперативные совещания, с докладом обстановки на всем фронте. Причем приходилось переводить синхронно (параллельно с докладчиком) и «нашептыванием» (естественно, что в огромных землянках на фронте не было специальной аппаратуры, и шептали на ухо). После таких долгих совещаний челюсть просто не двигалась от усталости. Также после письменного перевода при свечах болели сильно глаза. Быт был спартанский. Жили в землянках или палатках. Это был сухой сезон (с мая по декабрь в Анголе нет дождей, а с декабря по май – ливни) и днем было жарко, а ночью в землянках температура опускалась до нуля.

Мошику находится на плато, на высоте 1 км, высота чувствовалась при пробежках – трудно было дышать. Купаться и стираться мы ездили на реку Лунге-Бунге, которая была в 2 км от Калапу. В основном, подходы к реке были заминированы, чтобы унитовцы не взорвали в очередной раз мост, по которому проходила единственная дорога на Кангамбу. Река была очень глубокая, берега каменистые и течение очень сильное. Из этой реки мы брали воду для питья и приготовления пищи. Готовил нам анголец.

Операция «Приветствуем Октябрь» не увенчалась успехом. Без тылового обеспечения (а колонны уничтожались в засадах) 39 ЛПБр и 3 ПБр дальше не могли продвигаться. К тому же 39 бригада была блокирована унитовцами и несколько бригад были разбиты при попытке прорваться к ней. Только совместными усилиями трех бригад удалось к началу ноября вырвать 39 бригаду из кольца блокады. Только когда в начале ноября все бригады вышли к Калапу, я смог приступить к работе в своей бригаде, которую оставили на обороне этого самого моста через Лунге-Бунге. Почти каждый день нашу бригаду обстреливали из минометов, поэтому постоянно приходилось жить под землей. Через два месяца после начала сезона дождей землянки наполнились водой, и мы перешли в БТР, вкопанный в капонир (точнее, в глубокую лужу). Вместе с сезоном дождей пришла малярия. Почти все мы по очереди переболели ею. Врачей не было, так что лечили друг друга сами, по крайней мере, до отправки в Луэну, где был наш врач.

В апреле пришел приказ оставить Калапу. Мост разобрали. Бригада пошла своим ходом в Луэну, куда и я полетел самолетом, после недолгой работы в 45 бригаде в Лукуссе. В Луэне я три месяца работал с военным хирургом. Пришлось терминологию учить по ходу дела, во время операций и осмотров. Причем по-русски то я тоже ничего не знал из медицины. Как ни странно больше оперировали грыжи, а не осколочно-пулевые ранения. Почти все ангольцы страдали грыжами. Врач объяснил, что причина в их недостаточном физическом развитии. Это мы с детства делаем зарядку в садике, физкультуру в школе.

После отпуска летом 1988 меня перевели в Кабинду. Провинция Кабинда это полуанклав. Она соприкасается с территорией Анголы только по океану, а ее сухопутная граница прилегает к Конго и Заиру (бывшему). В Кабинде я встретил Зэ Педру, его перевели туда командующим. А работать я стал в 43 бригаде, которую тоже туда перебросили из Мошику. Официально бригада прикрывала границу (которой фактически не было). Но, поскольку штаб бригады стоял в деревне, в которой жил отец министра обороны Марии Тоньи Педале, то мы догадывались об истинной задаче бригады. Один батальон нашей бригады охранял вместе с кубинским батальоном нефтепромыслы в Малонго. Кстати, нефть качали американцы, там же работали и кубинские эмигранты. А охраняли установки ангольцы и кубинцы от унитовцев, которых поддерживали США. Курьезы политики!

В Кабинде мы жили в комфортабельных условиях, в городе, в пятиэтажном здании, даже с кондиционером (только электричества часто не было). Война этой провинции почти не коснулась. Города и деревни не были разрушены (как это было в Мошику). Население говорило на местном языке фьете. Климат был намного более жарким и влажным, и без кондиционера там было тяжело. Здесь была нормальная культурная жизнь: кинотеатр, дискотеки. Было много друзей среди ангольцев. Подружился с соседом-немцем, который ремонтировал грузовики «ИФА». Во время нахождения на фронте у нас была скудная пища: консервы, сухая конина, не было фруктов и овощей. В Кабинде же я восполнил недостаток в витаминах – овощей и фруктов там было в достатке. Были даже очень сочные и сладкие арбузы.

В марте 1989 меня перевели в Луанду, на базу ангольского ВМФ. Опять новая специфика, военно-морская терминология. У меня выработалась привычка к частым сменам темы перевода, появлялись навыки профессионального переводчика. Вместе с тем я научился языковой дисциплине и ответственности. На войне были ситуации, когда ошибки или халатность при переводе могли привести к жертвам или собственной гибели. Хороший и правильный перевод это не только профессиональный престиж. Ведь язык – не просто средство общения. Язык и человеческая мысль неразделимы. Нельзя представить мысль вне языковой оболочки (поэтому мы иногда говорим: «я думаю по-английски или португальски»). Значит правильно перевести на другой язык это правильно передать, как и что мы думаем, а в общении людей разной национальности и расы это крайне важно.

За два года, проведенных в Анголе, эта страна стала второй Родиной. Я ее полюбил, жил, погибал и побеждал вместе с ее народом. С другой стороны, я понял, что значит для меня моя Родина. Я понял, что без нее и вне ее я не могу жить. Я – русский, и только потом уже интернационалист и все остальное. Покидая Анголу после своей первой командировки, я предчувствовал, что еще там появлюсь.

***

В 1992 году я учился на офицерских курсах факультета западных языков ВКИМО. В начале весны нам сообщили, что мы будем работать бортпереводчиками на вертолетах в какой-то миссии ООН. У нас уже был опыт работы бортпереводчиками. В 1991 году на самолетах ИЛ-76 мы участвовали в выводе войск из Германии. Этому предшествовал курс специальной подготовки и прыжки с парашютом.

Новым же весной 1992 являлось то, что впервые российский вертолетный отряд будет принимать участие в миротворческой операции ООН. До этого только небольшое количество военных наблюдателей от нашей страны (кстати, почти все выпускники нашего ВУЗа) принимали участие в миссиях на Ближнем Востоке, Иране-Ираке и в Югославии. Командование нам объясняло всю важность нашей работы – мы будем первые и по нам будут судить вообще о целесообразности использования российских военных. Странным только оказалось то. Что нам пришлось скрывать свою принадлежность к министерству обороны. Посредниками в нашем использовании выступили несколько коммерческих фирм: российский фонд помощи авиаторов, американская фирма Алекса Гафта, канадская фирма «Skylink». Сначала мы не знали точно, в какой стране будем работать. Вроде бы речь шла о Югославии, именно там в 1992 году активно развивались события. Но прогноз оказался неточным, и в начале мая 1992 нас отправили в Камбоджу.

На военном аэродроме Чкаловский в огромный «Руслан», АН-124, (летающее футбольное поле) были загружены 2 вертолета МИ-8МТ, и мы отправились в Тюмень, где к нам должны были догрузить еще два вертолета. Из Тюмени курс был взят на Сингапур, так как в Камбодже не было взлетно-посадочных полос, способных принять «Руслан». В Сингапуре мы провели неделю, собирая вертолеты, у которых перед погрузкой в «Руслан» были сняты балки. Весь день мы проводили в аэропорту «Чанджи» с вертолетами, а ночью гуляли по городу. Как можно было упустить такую возможность и не посмотреть чудный город-остров-государство. Подготовив вертолеты, и нагулявшись по жаркому и влажному Сингапуру, мы, то есть группа из 30 вертолетов, вылетели в Камбоджу. Мы летели на высоте 200 метров вдоль побережья, поэтому удалось хорошо рассмотреть все, что происходило под нами на земле. Сначала мы летели над Малайзией до острова Пенанг, где была совершена посадка для дозаправки. К концу дня мы долетели до авиабазы ВМС Таиланда в Утапау. Перед самим Утапау мы попали в грозовую облачность над Сиамским заливом и сбились с курса. Вокруг было темно, как ночью, была потеряна связь с ведущим вертолетом. По лицам командира и «правака» (штурмана), которые потемнели, я понял, что обстановка очень сложная. Помощь пришла неожиданно: на связь вышел позывной «Lucky knight» (удачливый рыцарь), который очень по-американски сказал, что он нас видит сверху (видимо, был самолет-разведчик) и указал курс на Утапау. На базе стояли несколько грузовых самолетов США «Galaxy» (аналоги наших «Русланов»), вертолеты и самолеты ВМС Таиланда. Нас отвезли в огромный гостиничный комплекс «Амбасадор» на берегу голубого Сиамского залива. К сожалению, мы там провели всего ночь и утром уже опять были в своих вертолетах на базе. Вся группа вылетела в Камбоджу, а наш вертолет отстал – что-то было неладно с маслом в редукторе. Пока техник устранял неполадку, к нам в гости пришли американские военные.

Это были первые контакты после холодной войны. Сержант армии США сказал, что он был счастлив посетить русский вертолет, так как раньше его видел только на фотографиях. Произошел обмен значками и монетами. После недолгого ремонта мы взяли курс на Камбоджу. Одним, без группы, лететь было одиноко. Изменился и пейзаж под нами. Пролетая над Малайзией и Таиландом, мы видели аккуратные сельхозугодья, красивые города и деревни, пляжи и дороги. После пересечения границы между Таиландом и Камбоджей под нами простиралось море тропического леса без каких-либо признаков присутствия человека. Так продолжалось пока мы не достигли реки Меконг, где появились лодки, деревни. По мере приблежения к Пномпеню, столице Камбоджи, все больше было деревень и рисовых полей. Вскоре мы были в столице, ведь Камбоджа совсем маленькая страна.

В Пномпене нас поселили в небольшой гостинице «Вимеансуа» недалеко от стадиона в центре города. Неудобство было в том, что кормить нас возили в другую гостиницу «Амбасадор». Но все эти мелочи быстро растворились на фоне ежедневной интенсивной работы. В страну постоянно прибывали ооновские войска, военный и полицейские наблюдатели и гражданский персонал. Всего в миссии UNTAC (United Nations Transitional Authority in Cambodia) принимали участие 22 тысячи людей из 35 стран, из них 16 тысяч военных. Нашей главной задачей на первом этапе – было доставить участников миссии на точки, где они должны были служить и работать. Поскольку часть техники и личного состава прибывали морем, то приходилось их возить на точки с побережья.

В первый день работы мы вылетели на границу с Таиландом. С нами летел один из лидеров красных кхмеров, генерал Кью Сам Фан. Той деревни, куда мы летели, даже не было на карте, поэтому генерал показывал нам путь. После посадки на рисовое поле и того, как сам генерал вышел из вертолета, из-за деревьев, окружавших поле, вышли красные кхмеры, увешанные оружием («калашниковы» и китайские гранатометы). Они кланялись перед Сам Фаном и целовали его руку. У них был очень одичавший вид и какой-то характерный взгляд. Такой же взгляд я видел у ангольских унитовских солдат.

Полеты продолжались каждый день, без выходных. Мы перебрасывали на точки солдат индонезийского, уругвайского, французского батальонов. Голландский батальон пришлось перевозить через тайскую границу. Голландцы нас угостили хорошим табачком. Летали в любую погоду, на любые площадки. Иногда попадали в такие ситуации, когда опытные летчики, прошедшие по 2 раза Афганистан, молились и крестились. После развертывания войск начались полеты тылового обеспечения. Мы доставляли по всей стране почту, воду, топливо, проводили воздушную разведку. Один раз выбрасывали французов с парашютами. Самые интересные полеты были в районе Сьем-Риепа, где находился исторический комплекс Анкор-Ват, который называется восьмым чудом света. Он был построен несколько веков назад, в момент расцвета империи великих кхмеров, и включал в себя много дворцов парков, искусственных озер. Все это находилось на огромной территории.

После одного полета на вьетнамскую границу меня свалила малярия. В отличие от ангольской малярии, где приступ длился неделю, здесь все проходило за сутки, но этого было достаточно, чтобы организм совершенно истощился. Малярия познакомила меня с немецким военным врачом, полковником Мэдом, который накричал на меня за то, что я пренебрегал профилактическим приемом лекарств. На второй месяц работы по нашим вертолетам стали стрелять, слава богу, что только из стрелкового оружия. По моему мнению, виновниками этому были сами вертолетчики. Наш экипаж, например, всегда летал на высоте 700 метров, то есть из автомата не достать, но возможно попасть из ПЗРК. Были экипажи, которые всегда летали на ПНВ (предельно низкая высота), тем более что некоторые в открытую лихачили. Этим, кстати, грешили не только наши, как-то я видел грузовой самолет С-130 («Геркулес»), который выделывал выкрутасы прямо над джунглями. Ведь никакого воздушного контроля в Камбодже не было. Так вот, когда вертолеты летали на ПНВ, то гул стоял неимоверный и они пугали быков, которые работали на полях и были тягловой силой. А эти быки управлялись с помощью колец, вставленных в нос. Естественно, что когда быки сильно пугались от гула и дергались, то они этими кольцами рвали себе носы и после этого их уже нельзя было использовать. Вот в отместку за эти полеты и испорченный скот и стали, скорее всего, стрелять по нашим вертолетам.

За три месяца нахождения в Пномпене, даже при очень интенсивной работе, мы познакомились с городом. Много в нем буддийских храмов, очень красивый королевский дворец, своеобразная архитектура. Были в музее режима Пол Пота. Он расположен в бывшей полпотовской тюрьме, которая до Пол Пота была школой (кстати, сам Пол Пот был учителем географии). Эта бывшая школа была конвейером смерти. Многое в стране напоминало о том времени. Например, воду из крана в Пномпене нельзя было использовать для питья и пищи, так как вся канализация была завалена трупами. В августе я вернулся в Москву.

Сразу после прибытия в Москву мне было предложено поехать с вертолетным отрядом в Анголу. И в августе 1992 года я приехал в Луанду. Мы работали через тех же посредников, Гафта и Skylink. Главной задачей UNAVEM-II (Контрольная миссия ООН в Анголе) было обеспечение и контроль за проведением первых свободных президентских выборов. До этого, UNAVEM-I следила за выводом кубинских войск с территории Анголы.

Наш вертолет базировался на юге Анголы, в городе Лубанго, столице провинции Уила. Это, наверное, самый красивый город в Анголе. Он расположен на высоте 1700 метров и от моря отделен горной грядой высотой 1000 метров. Так что круглый год там сухо, не жарко, почти нет комаров. В любое время года здесь можно купить клубнику. Сам город совершенно не пострадал от войны, имел чистые, аккуратные улочки, классическую колониальную португальскую архитектуру. В городе очень много мулатов и белых.

В то время в городе можно было встретить и унитовских солдат, правда только около своего штаба. Мы питались в ресторане «Pao de Huila» (хлеб Уилы). Там часто можно было увидеть унитовских офицеров и генералов. Это было как-то необычно, все-таки бывший противник. Если это было необычно для меня, то представляю, как трудно было привыкнуть к этому ангольцам, которые почти 20 лет воевали против УНИТА. Кстати, вместе с черными лицами унитовцев в ресторане часто появлялись и белые, латиноамериканского типа. Скорее всего это были наемники. Позже я познакомился и подружился с одним унитовским капитаном – Жо-Жо. Оказалось, что он когда-то в 1987 году воевал против нашей 3 ПБр в Мошику. Каждый раз, когда мы прилетали в маленький провинциальный город, где он служил, я привозил ему сигареты, что вызывало недоумение офицеров правительственной армии.

Во время полетов мы перевозили американские сухие пайки (которыми и сами питались) для членов избирательной комиссии, листовки, майки с предвыборной символикой, представителей этой комиссии. Полеты были такие же сложные как и в Камбодже. Площадки для посадки были неподготовлены, часто приходилось садиться на крохотные полянки в лесу, на небольшие разминированные участки местности, горные площадки. В середине сентября в провинции Уиже, на севере страны, стали падать наши вертолеты. Они падали по субботам, три недели подряд. В первой катастрофе никто сильно не пострадал, второй раз все обгорели и бортпереводчик (Султан Казанбаев, который без единого ранения отслужил в спецназе в Афганистане) с пассажиром сильно поломали ноги и спины.

В третью роковую субботу весь экипаж (в том числе наш однокурсник Сергей Малик, тоже до этого отслуживший в Афганистане) и 14 пассажиров погибли. Один анголец остался жив и невредим, он сидел на откидном сидении у двери. Американцы еще во Вьетнаме просчитали, что это самое безопасное место в вертолете. Мы были всерьез напуганы «субботними» катастрофами и попытались отказаться от полета в четвертую субботу, но это был день прямо перед выборами и мы должны были развозить урны и наблюдателей. Выборы прошли спокойно, не были замечены какие-либо грубые нарушения. На выборах победил Жозэ Эдуарду Душ Сантуш. Его перевес над Савимби (лидером УНИТА) был всего в 2 %. Савимби отказался признавать выборы и с боями ушел со своими сторонниками из Луанды. Обе стороны обвиняли друг друга в возобновлении конфликта. Мы успели после выборов быстро выбраться из Анголы. Все вертолеты, базировавшиеся по всей стране, собрались в Лубанго, и группой перелетели в Намибию. В небольшом намибийском городке Грюнфонштайн нас арестовали местные военные. Оказывается они не были оповещены о пролете 30 вертолетов. Но быстро все разъяснилось, тем более, что намибийские военные очень хорошо к нам относились, некоторые учились в СССР, и уж все поголовно когда-то были в лагерях СВАПО на территории Анголы. Полет над территорией Намибии был похож на экскурсию в заповедник, своеобразное сафари на предельно низкой высоте. Каких только зверей мы не видели: жирафы, зебры, павианы, страусы и т.д. Мы оставили вертолеты в г. Уолвиш Бэй (единственная в то время территория страны, находившаяся под контролем ЮАР), а сами на автобусах еще несколько часов добирались до столицы страны, Виндхук. Оттуда просторный и комфортабельный Боинг-747 довез нас до Франкфурта-на-Майне, с остановкой в Йоганесбурге, ЮАР. Из Франкфурта мы прилетели в Москву.

Так закончилась моя вторая поездка в Анголу.

***

Разрыв натянутой струны.
Опять нас меньше, пацаны.
На белом свете стало пусто.
Нас ведь не слишком то и густо -

Тех, кто в свои 17 лет
Надели форму «хаки»,
Стреляя, как в копеечку, в бел свет.
Почти заправские рубаки.

Шли мы по глобусу неистово.
Блаженно верили мы в «измы»,
Младое племя интернационалистово,
Потомки тени большевизма.

Стреляли, пили, рвали струны
Чужих устоев и миров.
Ломали, что исправить трудно.
И каждый к смерти был готов.

Обезьяна с автоматом

Бить Своих... не по-пацански...