Шакиров Азат Магсумович Восток - 77:

Распределение языков

Вступительные экзамены в ВИИЯ я сдал успешно: «четверка» по сочинению, все остальные экзамены сдал на «пятерки», набрав 19 баллов из 20 возможных. В 1972 году конкурс был 20 человек на 1 место. Об этом стало известно из выступления секретаря приемной комиссии, который зачитал перед строем абитуриентов фамилии тех, кто набрал проходной балл. Следующим этапом было прохождение мандатной комиссии, куда приглашали каждого потенциального курсанта.

Когда дошла моя очередь, я вошел в зал, где сидело много народу в военной форме. В центре стола сидел начальник института генерал-полковник Андреев или «Дед» как его звали между собой курсанты. Я представился, секретарь приемной комиссии зачитал короткую справку обо мне, о результатах сданных экзаменов. Меня спросили: «Какой язык хотели бы изучать?» Я ответил: «Арабский». Меня спросили: «Почему именно арабский?» Я ответил, что с детства интересовался арабской вязью, которую видел на молитвенных ковриках своих дедушки и бабушки со стороны мамы, слышал негромкие слова молитв, произносимых по-арабски, видел священный Коран. В моем родном татарском языке имеется несколько тысяч слов, заимствованных из арабского языка, которые по сей день произносятся так же и имеют такое же значение, что и в арабском языке. Мне обещали учесть мое желание при распределении языков.

На следующий день нас снова построили, и начальник учебного отдела института (если мне не изменяет память) зачитал приказ со списками абитуриентов, распределенных по факультетам и учебным группам. Тишина стояла полная. Настолько высоким было напряжение. Мы – абитуриенты поступали в военное учебное заведение, поэтому распределение языков для изучения закреплялось приказом. Судя по реакции слушающих приказ, распределение по языкам очень часто не отвечало надеждам поступающих. Прослеживалась четкая тенденция, по крайней мере, в отношении тех абитуриентов, результаты сдачи экзаменов которых были мне известны. Тенденция заключалась в том, что многие из этих ребят, набравших высокие баллы, были зачислены в группу для изучения китайского языка. Мою фамилию зачитали среди фамилий абитуриентов, назначенных приказом для изучения турецкого языка. У меня было смешанное чувство: с одной стороны, я был рад тому, что меня приняли в институт, куда я так долго и настойчиво стремился. С другой стороны, я получил для изучения турецкий язык, а не арабский, как хотел. Я решил, что турецкий язык все же лучше китайского, и стал успокаивать себя, зная, что турецкий и татарский языки являются языками одной языковой группы тюркских языков, что учить его мне будет не сложно. Одновременно мне было досадно, что мне не дали для изучения арабский язык, так как арабский считался очень перспективным и востребованным языком. Я знал, что многие курсанты, изучавшие арабский язык, после окончания 2 курса уезжали в зарубежные командировки для работы переводчиками сроком на 1 год. Именно такая перспектива светила моему земляку Фариду Фазулзянову. По его словам, ему предстояла скорая командировка в Южный Йемен.

В конце июля нас, вновь принятых, переодели в военную форму и увезли в летний лагерь вблизи подмосковной станции Чкаловская. В лагере мы проходили самый настоящий курс молодого бойца. Каждый день начинался с зарядки чаще всего в виде кросса по лесу на 3 километра. Далее весь день по распорядку. Свободного времени было очень мало. Но главное не в этом. Главное в этом рассказе то, что шло лето 1972 года, когда в 6 июля под нажимом американцев тогдашний президент Египта Анвар Садат принял решение о выдворении из Египта 20 тысяч советских военных специалистов. Вместе со специалистами стали уезжать и переводчики-арабисты. Этот огорчительный факт не остался незамеченным для родителей курсантов, поступивших в ВИИЯ в 1972 году и получивших для изучения арабский язык, как один из самых востребованных и перспективных для выезда за рубеж. Среди курсантов-арабистов и их родителей начался «разброд и шатание». Думали, что можно сделать для исправления ситуации к лучшему. Возможно, что арабский язык перестал быть таким востребованным и желанным, и его, пока еще не поздно, т.к. занятия по изучению языков еще не начинались, можно заменить на другой, более перспективный язык. В итоге в начале августа в лагерь приехал полковник из учебного отдела института для объявления нового приказа о распределении языков. Нас - первокурсников построили для заслушивания этого, прямо скажем, судьбоносного приказа. Кого-то, ранее назначенных для изучения арабского языка, переводили в другие языковые группы и даже на другой, западный, факультет. То же самое происходило с курсантами других языков, переводимых в группы для изучения новых языков. Я услышал свою фамилию для перевода из группы турецкого языка в группу арабского языка. Моей радости не было предела!!! Так помимо моей воли осуществилось мое давнее желание учить арабский. Я благодарен неизвестным мне курсантам и их родителям, благодаря чьим стараниям я стал арабистом. Так и хочется сказать: слава блату, который мне невольно помог!

Шоколад

Ночные бдения на факультете восточных языков с целью изучения трудных языков имели широкое распространение. Не знаю, было ли что-то подобное на факультете западных языков. На нашем же курсе, набранном в 1972 году, эта практика получила хлесткое название «жопничать». По большей части этим занимались курсанты-китаисты, встречались «арабы», «японцы» и другие. Чаще всего это происходило на 1 курсе, реже – позже. Причины ночных бдений были разные, но главная среди них – острая нехватка времени для освоения трудных и редких языков в часы самоподготовки и вплоть до отбоя. Бывало, что не хватало времени и на другие предметы. «Жопничали» в ленинской комнате, редко – в умывальной комнате. Каждый, решивший заниматься по ночам, сам решал для себя задачу выделения времени для сна. Некоторые продолжали заниматься сразу после отбоя, а потом ложились спать, другие просили разбудить себя за час-два до подъема, третьи, поспав 2-3 часа, садились заниматься, а потом снова ложились спать. Для того чтобы встать среди ночи, надо было записаться в список у дневального, указав фамилию и время побудки, т.к. пользоваться будильником не разрешалось. Один курсант с нашего курса (не стану называть его фамилию) дольно регулярно занимался по ночам. Для усиления и подпитки своей мозговой деятельности во время ночных сидений он покупал плитку шоколада и съедал ее в ходе занятий. Однажды вечером перед отбоем он записался в список у дневального для ночной побудки, положил плитку шоколада себе под подушку и уснул. Надо сказать, что этот курсант имел привычку засыпать, положив голову на подушку, но среди ночи, ворочаясь в постели, оказывался головой под подушкой. В ту ночь по неизвестной причине дневальный не разбудил нашего курсанта, и утром, когда в 7 часов утра в казарме на 120 человек включили свет, и раздалась громкая команда «Подъем», наш курсант соскочил на пол со своей койки на втором ярусе и начал одеваться. Тут все окружающие увидели, что лицо нашего героя перемазано в шоколаде, что неудивительно, ведь он спал лицом на плитке шоколада. Шоколад растаял, вытек и перемазал лик героя нашего повествования. Если сказать, что почти вся казарма попадала от смеха, глядя на него, то это значит не сказать ничего. Шоколадный цвет лица особенно выделялся на фоне белой нательной рубашки и кальсон, потому что дело было зимой.

Прошли годы, наш герой окончил институт и достойно служил, далеко продвинувшись по служебной лестнице. Надеюсь, что он не в обиде на меня за этот рассказ. Ведь это быль, а «из песни слова не выкинешь».

Хлястики

На втором курсе наш курс, а затем постепенно и институт, поразила эпидемия исчезновения хлястиков с шинелей. Как известно, пожар начинается с крохотного огонька пламени, и, не будучи вовремя потушенным, разрастается до огромных размеров, и для его тушения приходится привлекать значительные человеческие ресурсы. Примерно такое же произошло с хлястиками. Как водится, все началось с единичного случая пропажи хлястика. Кто его потерял и при каких обстоятельствах, осталось невыясненным. Вот этот «кто-то», обнаружив потерю и не долго думая, просто снял хлястик с шинели своего однокурсника, пристегнул его на свою шинель, а для запаса снял еще один хлястик с другой шинели и спрятал его, как белки прячут орехи в дуплах деревьев для обеспечения себя пропитанием на будущее. Двое бедолаг, обнаружив пропажу хлястиков со своих шинелей, повторили поступок мелкого воришки. Хлястики начали исчезать в геометрической прогрессии на нашем курсе, на других курсах и затем в масштабе всего института. Опасаясь, что хлястик сопрут, курсанты стали сами отстегивать их и носить с собой в кармане, другие стали зашивать петли на хлястиках, но бывало, что это не помогало, т.к. хлястик срезали вместе с пуговицами. Информация об этой эпидемии докатилась до высокого начальства. Меры были приняты. Всем, у кого не было хлястиков, хлястики были розданы после их снятия со старых вышедших из употребления шинелей. Всем было приказано пришить хлястики намертво к шинели, что и было проверено во время массовых построений на всех курсах. Приказ был выполнен, хлястики перестали пропадать. Вот такая вот быль.

Боевое крещение

В августе 1977 года после выпуска их института я в числе других выпускников приехал для дальнейшего прохождения службы в качестве переводчика-арабиста в Алжир. Военное училище, в котором предстояло работать, находилось в небольшом городке Шерщель на берегу Средиземного моря в 100 км к западу от столицы Алжира. Меня распределили на кафедру огневой подготовки. Работа заключалась в переводе лекций, читаемых советскими преподавателями, и в проведении практических занятий с алжирскими курсантами. Практические занятия включали в себя стрельбу из различного стрелкового оружия, метание боевых гранат, а также стрельбу из танковых пушек и орудий боевой машины пехоты, как днем, так и ночью.

Однажды я выехал на такое ночное занятие по стрельбе из ручного пулемета через бойницу движущегося бронетранспортера (БТР). Преподаватель – советский капитан – находился на командной вышке, а я по его распоряжению находился внутри БТРа и следил за соблюдением алжирскими курсантами мер безопасности при стрельбе ночью. Курсанты по одному поднимались на борт БТРа, занимали исходное положение стоя, широко расставив ноги и слегка согнувшись для стрельбы из ручного пулемета Калашникова. Я стоял справа и чуть позади курсанта. БТР начинал движение, на поле появлялись подсвеченные мишени, курсант начинал стрельбу. Внутри БТР стоял ужасный грохот от стрельбы и шума двигателя БТР. При движении по неровной дороге корпус БТР трясло, что вполне соответствовало реальной боевой обстановке. Ствол пулемета не был закреплен в бойнице, пулемет трясло от стрельбы и от тряски кузова БТР. В какой-то момент ствол пулемета на кочке подбросило, затем кузов БТР качнулся вправо по ходу движения, и (О УЖАС!) ствол стреляющего пулемета провалился внутрь кузова. Пули засвистели вокруг меня и алжирского курсанта, рикошетируя от стен корпуса БТР. Стрельба внутри БТР продолжалась 2-3 секунды, за которые из пулемета успели вылететь десятки пуль, пока курсант не отпустил курок. И мне и ему было страшно: ведь мы запросто могли погибнуть от этого нелепого случая. Однако судьба оказалась к нам милостива, мы оба уцелели. Вот такое поистине боевое крещение пришлось пройти.

Позднее в других местах и в другое время пришлось быть вблизи позиций, обстреливаемых сербской артиллерией, патрулировать на автомобиле по дорогам и вне дорог, где было множество мин, находиться вблизи резиденции Каддафи в Ливии во время англо-американской бомбардировки в 1986 году, засыпать в доме на мусульманской стороне, зная, что боснийские сербы частенько обстреливали мусульманские деревни из артиллерии по ночам. Много чего было, но первое боевое крещение помнится острее всего.

Миссия ООН в Боснии. 1995 год.

Встреча в Горном Вакуфе (Босния) с полковником Петруневым В.И. 1995г.

Наш курс через 35 лет после выпуска. Как молоды мы были когда-то!