Илья Евгеньевич Дроканов Восток – 75:
РИТУАЛ
В начале 1975 года за несколько месяцев до окончания пятого курса и выпуска из ВИИЯ в нашей китайской языковой группе сложился занятный ритуал. Мы тогда очень ждали, что в конце июня получим дипломы, золотые погоны, свои первые должности и все обязательные причиндалы офицерской службы. Ровно за 150 суток до этого неординарного события нашей жизни в обстановке полного единогласия вдевятером мы приняли мудрое решение. В нашем классе на шестом этаже учебного корпуса (старого, восьмиэтажного, потому что другого тогда не было) на внутренней стороне дверцы шкафа для учебников появился маленький гвоздик. Гвоздиком к дверце был прибит портновский сантиметр, содержавший, как известно, ровно сто пятьдесят десятимиллиметровых отрезков. На гвоздике висел погон с двумя лейтенантскими звездочками. С того дня каждый желающий мог открыть дверцу шкафа и зримо ощутить длину пути, остающегося до «производства». Рядом с учебниками и тетрадями на верхней полке положили большие ножницы.
Утром каждого учебного дня после общекурсового развода на занятия, когда до начала первой «пары» оставалось десять-пятнадцать минут, командир группы Саша Сидоров объявлял построение в классе. Остальные, то есть, Дима Богатырев, Витя Васильев, Илья Дроканов, Сергей Зубков, Саша Казаков, Леша Кокин, Гена Миненко и Володя Тихолаз быстро выстраивались у стены. Командир вызывал из строя одного из подчиненных и приказывал отрезать ножницами очередной сантиметр. День за днем, неделя за неделей путь к погону становился короче. Право исполнить усекновение наступившего «сантиметродня» представлялось имениннику, родившемуся в тот день, или персоне, отличившейся накануне. Кто-то схватил «фитиль» от курсового или институтского начальства, кто-то заполучил «скандал» по какому-то предмету, кто-то просто во что-то вляпался. То есть, всегда было кому «вычеркнуть» прошедший день из памяти.
Герой дня брал с полки ножницы и торжественно укорачивал клеенчатую полоску на одно деление. Остальные в этот момент хором негромко запевали ритуальную песню на мотив студенческого гимна «Гаудиамус»:
«Долго мы учились, долго мучились.
И вот уже осталось всего сто двадцать дней.
А, ну-ка, Витя, отрезай!
А, ну-ка, Витя, отрезай!
На день будет меньше!».
Завершив ежеутреннее действо, группа с веселым гомоном рассаживалась за столы, ведь недаром гимн на русский переводится «Будем радоваться!». А чтобы радость была глубже и шире, через каждые двадцать пять дней личный состав языковой группы «сбрасывался» ровно по 50 копеек, и за четыре с полтиной в гастрономе на Танковом проезде приобреталась бутылка «Советского шампанского», которую приносили в класс. Одновременно с «чиканием» лезвий ножниц кто-то из участников, не мешкая, откупоривал шампанское и разливал благородную жидкость в приготовленные на всех емкости. Неполные сто граммов в мгновение ока рассасывались в наших молодых организмах, оставляя приятное послевкусие и пощипывание пузырьков «шипучки» в носу и в горле. Первый час занятий пролетал птицей!
Однажды открывавший бутылку поспешил дернуть пробку, и шампанское мощным потоком потекло на рукава наших кителей и на пол. Заглотив пенные остатки, мы бросились ликвидировать компрометирующие следы. Затерли кое-как, и тут же в классе появился преподаватель китайского. Сейчас уже точно не вспомнить, возможно, это был Щичко или Котов. Выслушав рапорт дежурного, преподаватель удивленно поинтересовался, чем это странно пахнет в классе. Мы в ответ понесли какую-то галиматью. Преподаватель в подробности вдаваться не стал, быстро начал занятие, но продолжал подозрительно принюхиваться…
Почти сорок лет прошло, а впечатления очень свежи.
Хилтон - наше окно
Илья Евгеньевич Дроканов Восток – 75:
У ВЫСОКИХ БЕРЕГОВ АМУРА…
В последние годы нередко появляются публикации, речь в которых идет о работе советских военных переводчиков – выпускников Военного института иностранных языков (ВИИЯ) на Ближнем Востоке и в Африке. Об их нелегких боевых и трудовых буднях написаны статьи и книги. Появились документальные, и даже художественные фильмы. Таким образом, эта сторона специфической и длительное время скрытой от соотечественников деятельности выпускников ВИИЯ 60-80 годов прошлого столетия становится более открытой.
Справедливости ради следует заметить, что наряду с арабистами и африканистами Военный институт в ту пору выпускал десятки переводчиков-референтов по китайскому, японскому и корейскому языкам. Ежегодно почти треть его питомцев отправлялась на Дальний Восток. В Москве расставались с грустью: «арабы», «амхары» и прочие собратья ехали в загранкомандировки в языковую среду, а «китайцев» ждала иная судьба. В силу исторических особенностей, главной из которых была напряженность в отношениях между КПСС и Компартией Китая, в тот период специалисты-дальневосточники в большинстве своем попадали непосредственно в войска. Вдоль всей линии государственной границы между СССР и КНР размещались части Советской Армии и Военно-Морского флота. Виияковцы встречались в крупных штабах в Хабаровске, Чите или Алма-Ате, в городах поменьше и даже совсем в маленьких гарнизонах.
Живой переводческой работы, то есть непосредственного общения с носителями языка находилось мало, но письменных документов военно-технического характера и общественно-политических текстов хватало на долгие годы службы. Выпускники ВИИЯ в основном носили общевойсковую форму, однако небольшое число молодых лейтенантов периодически пополняло ряды военных моряков. На Тихоокеанском флоте количество переводчиков было на порядок меньше, чем в Дальневосточном или Забайкальском военных округах, но они, конечно же, служили во многих объединениях и соединениях ТОФ. Дороги службы вели вчерашних москвичей во Владивосток, Советскую Гавань, Петропавловск-Камчатский, в Находку или в «Техас» (так именовался поселок Тихоокеанский или Шкотово-17, где размещалась одна из баз флота). Переводчики требовались в частях разведки и в органах спецпропаганды, они ходили в море на боевых кораблях или летали на самолетах морской ракетоносной авиации. В то время когда их коллеги толмачили в Каире, Дамаске, Триполи или в ангольской Луанде, тихоокеанцам приходилось общаться с населением островов Фиджи или Сейшельских, Камбоджи, Сингапура или с собственным начальством на базе ВМФ СССР во вьетнамской Камрани.
В состав Тихоокеанского флота входило одно соединение, решавшее боевые задачи на самой границе с Китаем. 49-я дивизия речных кораблей (49 дирчк), бывшая Краснознаменная Амурская флотилия (КАФ), несла службу на огромном протяжении рек Амур и Уссури. Ее бригады и дивизионы стояли в Хабаровске, Благовещенске и на озере Ханка. Амурская флотилия стала Краснознаменной в конце 20-х годов после успешного завершения боев в период конфликта на КВЖД. В 1945 году во время войны с Японией флотилия обеспечивала бросок советских войск через Амур и продвижение передовых частей вглубь Китая по реке Сунгари. В годы хрущевского сокращения КАФ прекратила свое существование, но в 60-е годы на ее базе развернулась 49 дирчк. В штат политотдела дивизии на должность инструктора по спецпропаганде из ВИИЯ каждые 4-5 лет назначался молодой лейтенант. Периодически для решения отдельных конкретных задач к штабу соединения прикомандировывались военные переводчики из других частей. Автор этих строк был одним из них.
В начале 70-х годов обстановка на Амуре оставалась довольно напряженной. Свежими еще были могилы советских воинов, погибших в боях у острова Даманский. С огромным интересом воспринимались рассказы офицеров и мичманов, лично переживших самые критические моменты обострения советско-китайских отношений. Наши боевые катера тогда стояли на якорях по фарватеру реки, который являлся линией госграницы. Китайская сторона это оспаривала и часто провоцировала конфликты с участием населения своих прибрежных сел. Целые эскадры рыбацких лодок пытались прорваться через линию фарватера. В каждой лодке сидело по несколько человек с транспарантами, громкоговорителями и цитатниками Мао Цзэдуна. Они подходили вплотную к катерам и начинали выкрикивать антисоветские лозунги, колотить веслами и палками по их бортам, оскорблять матросов. Провоцировали нашу сторону на ответные действия, но советским морякам применять оружие запрещалось. Нести службу в такой обстановке было очень тяжело. Тогда нашли своеобразный выход. Матросы длинными баграми захватывали цепи, закрепленные на носах китайских лодок, и крепко закрепляли их на катере. Катер начинал циркуляцию вокруг своей оси, а окружавшие его лодки сбивались к его борту, наскакивали одна на другую, бились, черпали воду. Теперь уж не выдерживали китайцы, они прыгали в воду и вплавь возвращались на свой берег. Постепенно желающих прорвать границу на фарватере становилось все меньше. Но еще несколько лет в наши катера с того берега летели камни, а порой и гранаты.
В условиях жесткого противостояния двух соседних государств командованию 49 дирчк требовалась реальная информация о постоянно меняющейся обстановке на пограничных реках. Наряду с прочими способами получения этих сведений использовались походы кораблей и катеров по всей тысячекилометровой речной границе. В таких походах двигались лишь в светлое время суток, постоянно наблюдая за китайским берегом. На ночь подходили к нашим пограничным заставам и встречались с их командованием. Пограничники владели полным объемом сведений по сопредельной стороне и делились ими в порядке взаимодействия. Они рассказывали много интересного, но не меньший интерес представляла информация, полученная нами самостоятельно. Вот на китайском берегу огромные иероглифы на белых щитах сообщали: «Советский Союз – враг №1» и «Долой новых царей!». А во время прошлого похода здесь висели дацзыбао «Смерть советским ревизионистам!». Что, сменились политические установки? Переводчик рылся в китайских центральных газетах в поисках ответа. Иногда обзаводились провинциальной или уездной прессой – там больше нужной конкретики. Выяснялось, что лозунги соответствуют новым требованиям пекинских идеологов. В то же время мы замечали, что китайский бетонный дот на берегу подмыт водой и покосился. Но солдаты не спешили его ремонтировать, значит им не до боевой подготовки. Это радовало.
В первом же походе мне, наконец, на практике пришлось применить знание устной китайской речи. Около десятка джонок занимались ловом рыбы у самого советского берега. Командир отряда распорядился перевести его заявление. В мегафон объявляю: «Китайские рыбаки! Вы нарушили государственную границу. Требую немедленно уйти за фарватер реки!». В ответ послышались недовольные возгласы и просьбы разрешить лов рыбы. Шла лососевая путина, каждый час ловли увеличивал количество больших серебристых рыбин на дне лодок. Перевожу капитану 2 ранга просьбы рыбаков, а затем его новое требование: «Китайские рыбаки! Возвращайтесь к своему берегу, иначе будете задержаны как нарушители госграницы!». Китайцы нехотя погребли домой.
Когда умер Мао Цзедун, промелькнули дацзыбао с призывами уничтожить «банду 4-х». Затем к власти в Поднебесной пришел мудрый старец Дэн Сяопин, который распорядился начать политику модернизации. И об этом поспешили написать в лозунгах на китайском берегу. Модернизировать было что – огромная страна с миллиардным населением жила впроголодь. Во второй половине XX века на полях трудились вручную, как встарь. Приходилось наблюдать за работой единственного на всю округу гусеничного трактора. В страду его двигатель не выключался ни днем, ни ночью. Менялись очередные трактористы, а старенький ДТ-54 производства Сталинградского тракторного завода надрывался на полях нескольких соседних коммун.
Противостоявшие нам китайские речные силы не шли ни в какое сравнение с боевой мощью 49 дирчк. В начале 70-х на смену вооруженным баковым крупнокалиберным пулеметом «Ярославцам» пришли мощные артиллерийские катера типа «Шмель». Затем и их стали менять на малые артиллерийские корабли с вооружением, рассчитанным на поражение значительной вражеской живой силы. При встрече нашей армады с одиночным китайским катером, где у ручного пулемета на турели напряженно застыл вероятный неприятель, как-то слабо верилось в возможную серьезную агрессию Китая против СССР. Сведения, которые характеризовали состояние китайских войск в ближайшем прикордоне, лишь подтверждали такие мысли. Период политических провокаций завершался, а реальных военных приготовлений не наблюдалось. Об этом мы объективно докладывали нашему командованию.
В то непростое время часто вспоминались слова преподавателей-китаистов из ВИИЯ, которые авторитетно убеждали молодых слушателей в том, что политические сложности между двумя государствами со временем пройдут, и Советский Союз с Китаем снова будут жить как два добрых соседа. Прошли годы, и граница по рекам Амур и Уссури из рубежа политической напряженности действительно превратилась в зону активного мирного сотрудничества. Сегодня приятно вспомнить, что военные переводчики осознали это, пожалуй, одними из первых.
Полковник запаса Илья Евгеньевич Дроканов Восток -75:
КАИР-ВЕСТ: ВЗЛЕТ РАЗРЕШАЮ
Не так давно прочитал статью профессора А.В. Минаева «Полет над Тель-Авивом», опубликованную в одной из московских газет. Уже подзаголовок статьи «Тридцать пять лет назад рейд самолета МиГ-25Р предотвратил ядерную войну» вызвал сомнения в точности изложенных в статье сведений. По прошествии некоторого времени, поговорив с участниками событий тридцатипятилетней давности, понял, что материал требует уточнений. Это и побудило меня взяться за перо.
Сразу оговорюсь, что к той части статьи, где автор пишет об уважаемых ученых, конструкторах, руководителях авиастроения, вопросов не возникло. Надо полагать, что родной брат заместителя министра авиационной промышленности СССР Алексея Васильевича Минаева располагает соответствующими источниками информации. Тем более что важная роль замминистра в направлении новейших советских МиГов в Египет для участия в боевых действиях подчеркивается участниками событий.
Однако рассказ о действиях наших летчиков в небе Ближнего Востока нуждается в уточнении. Автору этих строк в 1973 году и позже довелось много общаться с советскими военными переводчиками, которые сопровождали переброску по воздуху «двадцатьпятых» в грузовых отсеках гигантских «Антеев» или служили на военном аэродроме Каир-Вест. Они были свидетелями боевой работы летчиков в небе над Египтом и Израилем.
Вот мнение Владимира Андреева, прибывшего на Каир-Вест в октябре 1973 года, через несколько дней после начала арабо-израильской войны (в Израиле ее называют «войной Судного дня»): «В статье изложена красивая легенда. Не было какого-то отдельного полета над Тель-Авивом, который сразу же прекратил боевые действия на Синайском полуострове. Я был переводчиком у группы наших летчиков, которые на самолетах МиГ-25Р регулярно вылетали для проведения разведки расположения израильской армии за Суэцким каналом и на территории Израиля. Прибыла эта группа во второй половине октября, когда у египетской армии дела на фронте складывались скверно. Уже шли переговоры о прекращении огня. После достижения договоренности между руководством воюющих сторон соглашение должно было вступить в силу в 18 часов. За полчаса до обозначенного времени пара МиГ-25Р взлетела и произвела аэрофотосъемку расположения войск на линии фронта. Через пару дней я держал в руках египетскую правительственную газету „Аль-Ахрам“, где было написано, что политическое и военное руководство Египта имеет подробную карту расположения израильских войск на момент прекращения боевых действий».
По словам Андреева, «в 1973 году наши „мигари“ такую работу делали не впервые. Отряд самолетов-разведчиков МиГ-25Р еще в 1971-1972 годах летал с Каир-Веста над Израилем. Работали на огромной высоте, где их никакие средства ПВО не доставали. Потерь у них не было. Но чтобы сразу за полет к Герою представляли, это уж перебор... Ведь там шла нормальная боевая служба военного времени со всеми заморочками, присущими такому сложному явлению. Всякое бывало. Так что награды если и давали, то намного позже».
В статье «Полет над Тель-Авивом» утверждается, что за этот полет «в октябре 1973 года летчик Александр Бежевец получил звание Героя Советского Союза». Но в официальной биографии Александра Саввича Бежевца указывается, что в 1971 году он в качестве командира 63-го отдельного авиаотряда был направлен в Египет для выполнения разведывательных полетов на МиГ-25Р и МиГ-25РБ над Синаем и Израилем. 27 марта 1972 года он и группа советских летчиков покинули Каир и возвратились на родину. Звание Героя летчик-испытатель А.С. Бежевец получил в 1975 году за героизм и мужество, проявленные в ближневосточном небе и при испытаниях самолета МиГ-25.
О боевых делах советских летчиков на Ближнем Востоке в свое время подробно рассказал Андрей Почтарев в статье «Ближневосточный триумф «Летучих лисиц», опубликованной в газете «Красная звезда» 17 августа 2002 года. В ней приводились подробные рассказы самих летчиков, участников тех событий. Регулярные полеты первой группы летчиков над оккупированным Синаем и территорией Израиля начались в апреле 1971 года. Когда летчики представили своему командованию и египетскому руководству аэрофотоснимки, все были удивлены широте открывшейся панорамы. Помимо Египта, на снимках запечатлен весь Израиль. Четко просматривались опорные пункты, доты, вкопанные в землю танки, сеть коммуникаций и т.д. Аппаратура радиотехнической разведки помогла вскрыть РЛС ПВО, зенитные позиции, аэродромы и другие объекты на Синае и в Израиле.
Вторая группа советских летчиков во главе с полковником Владимиром Уваровым прибыла на Каир-Вест в октябре 1973 года. Благодаря данным, добытым отдельным авиаотрядом, египетские военные располагали подробными сведениями о знаменитой израильской линии Бар-Лева вдоль берега Суэцкого канала, считавшейся неприступной. Кроме того, наши авиаразведчики добыли ценнейшие сведения о тыловой инфраструктуре, сети коммуникаций, ВВС, ПВО и морских портах самого Израиля.
Израильская разведка быстро узнала о деятельности наших летчиков в Египте. По проблеме советских МиГов заседал израильский кнессет, где было принято несколько резолюций о том, что Израиль не позволит русским безнаказанно летать над своей территорией. Такое развитие обстановки учитывалось организаторами полетов МиГ-25Р. Когда взлетала пара разведчиков, тактический фон над аэродромом Каир-Вест создавала вся поднятая советская авиационная группировка в Египте: Ан-12, Ту-16, Су-7, МиГ-21. Истребители в этот момент выполняли задачу прикрытия. «Двадцатьпятые» запускали двигатели прямо в ангарах, резко взлетали, делали разворот и с мгновенным набором высоты «прошивали» воздушное пространство, уходя на маршрут. Проход по маршруту от Суэца до Порт-Саида занимал у них 1,5-2 минуты, а весь полет на разведку — 50 минут. Все, что в эти минуты творилось в воздухе, характеризовалось неимоверным шумом в эфире.
Перехваты израильтяне пытались осуществлять из засад или из положения «дежурство в воздухе». Но поднимавшиеся «Фантомы» уступали МиГ-25 в скорости и высоте полета. Выходя на предельный угол атаки, они теряли управление и клевали носом. «Миражи» отставали еще больше. ЗРК «Хок» тоже не могли достать наши самолеты, идущие на высоте 22 тыс. метров. Неуловимые МиГи раз за разом уходили от преследования.
Теперь о высказанном в статье А.В. Минаева предположении о том, что Израиль намеревался бомбить Асуанскую плотину в Египте в октябре 1973 года. Нельзя исключить, что «ястребы» среди израильских политиков и военных в частных беседах высказывали подобные идеи, но на уровне государственных решений и ближайших планов армии обороны Израиля в тот момент такое вряд ли могло быть.
«В нанесении бомбовых ударов по Асуанской плотине не было абсолютно никакой необходимости, — считает Владимир Дудченко, подполковник запаса, участвовавший в начале 1970-х годов в боевых действиях на египетско-израильском фронте в качестве военного переводчика с арабского языка. — Чтобы понять абсурдность подобной идеи, появившейся в виде сомнительной сенсации в материале Александра Минаева, достаточно обратиться к реалиям последнего этапа «войны Судного дня». А они таковы.
Несмотря на то, что стратегическая инициатива на Синае к 9 октября была полностью в руках египтян, президент Египта Анвар Садат остановил наступление войск. Пятидневная «оперативная пауза» (во время которой, как стало известно позже, Садат вел тайный политический торг с Вашингтоном относительно условий прекращения войны) губительно отразилась на ходе дальнейших действий и стоила впоследствии жизни нескольким тысячам египетских военнослужащих.
Ранним утром 14 октября египтяне начали наступление на шести направлениях по всей линии Синайского фронта. Но, натолкнувшись на израильские оборонительные рубежи, которые успели создать спешно переброшенные резервные части ЦАХАЛ (армия обороны Израиля), понесли большие потери и откатились назад.
В тот день на Синае произошло одно из крупнейших танковых сражений в истории, которое позже сравнивали с битвой под Прохоровкой летом 1943 года. Во встречном сражении столкнулись около двух тысяч танков с обеих сторон. Битва продолжалась целый день и закончилась победой израильтян. Египтяне потеряли 264 танка, потери израильтян составили всего 10 танков.
Это решило исход войны: стратегическая инициатива перешла в руки ЦАХАЛ. 15 октября бронетанковые израильские части под командованием генерала Ариэля Шарона перешли в наступление, нанеся мощный удар в стык 2-й и 3-й полевых армий, и успешно форсировали Суэцкий канал севернее Большого Горького озера. К 19 октября коммуникации 3-й армии оказались перерезанными, и израильтяне вышли на окраины Суэца.
...Ночью 21 октября президент Египта Анвар Садат попросил советского посла Владимира Виноградова срочно прибыть к нему во дворец. После приветствия Садат, раскуривая трубку, сказал: «Я могу сражаться с Израилем, но не с Соединенными Штатами Америки. Египет не может противостоять США... Я прошу срочно передать в Москву мою просьбу о том, чтобы как можно скорее было установлено прекращение огня. У вас ведь есть контакты с американцами...» Виноградов пообещал передать эту просьбу.
На следующий день, 22 октября, Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 338 о немедленном прекращении всех военных действий с оставлением войск на занимаемых ими позициях. В тот же день египетское военное командование отдало приказ войскам прекратить боевые действия. Несмотря на это, израильтяне продолжали успешное наступление на Суэц. 23 октября Суэц пал, 3-я полевая армия оказалась в окружении. Путь на Каир был открыт, до египетской столицы оставалось всего 110 километров.
40-тысячная 3-я полевая армия была на грани полного разгрома израильтянами.
Брежнев и Никсон начали обмениваться посланиями, речь зашла об отправке воинских контингентов для проведения «миротворческой операции» по разъединению сторон. Фраза Леонида Брежнева «о возможном принятии мер в одностороннем порядке» подкреплялась проведением учений войск Закавказского военного округа с участием авиации. Семь советских дивизий ВДВ были приведены в состояние повышенной боеготовности. Значительно увеличена численность нашей средиземноморской эскадры. В американских СМИ появились сообщения о готовящемся советском вторжении на Ближний Восток. После полудня 25 октября Израиль прекратил боевые действия против арабов...»
Таковы факты, подтвержденные реальными участниками событий тех лет. Мужество и профессионализм наших летчиков, как мне думается, не нуждаются в дополнительном приукрашивании.
Илья Евгеньевич Дроканов В-75:
О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ Я БУДУ ВСПОМИНАТЬ
«Вы должны благодарить Бога, что попали служить в Хабаровск!»
В.Г. Чеботарев С-71
1975 год
В двух предыдущих частях моих небольших воспоминаний о событиях тридцатилетней давности, участниками которых стали выпускники ВИИЯ на Дальнем Востоке, речь шла об общей обстановке в тех далеких краях и о первых шагах военных переводчиков на служебном поприще. Теперь следует немного рассказать о ВИИЯковском сообществе, сложившемся там в описываемые годы, и о некоторых лицах, которые его составляли. А также о том, как общение с близкими по духу людьми помогало жить и служить вдали от родных мест, в непривычных условиях и с неясными перспективами на будущее.
Позволю себе снова сравнение ВИИЯковцев-дальневосточников с их собратьями, отправившимися после окончания института в традиционные загранкомандировки на Ближний Восток или в Африку. Последние четко представляли срок своего пребывания в местах новой службы: пройдет два, три года или пять лет, и они вновь вернутся в Москву для решения вопроса о дальнейшем трудоустройстве. Такая цикличность давно являлась нормой, все об этом знали и были соответствующим образом настроены. На Дальнем Востоке в 70-е годы все было по-другому. Мы улетали из Москвы очень надолго, и никто не мог знать, кому сколько придется прослужить в самых отдаленных уголках страны. По приказу Министра Обороны СССР в тех местах лишь в 1985 году появились льготы: через 10-15 лет службы предоставлялась возможность перевестись в другие регионы.
Как-то на первом или втором году пребывания в Хабаровске я познакомился с ВИИЯковским ветераном - майором Степановым. Имени-отчества его, к сожалению, не помню, но именовался в кругу знакомых он почему-то «начальником контрразведки атамана Дутова», хотя служил в одной из частей штаба Дальневосточного военного округа (ДВО). О себе он рассказывал, что во вновь формирующийся ВИИЯ летом 1963 года приехал вторым после «Деда» Андреева А.М. (генерал-полковника, начальника ВИИЯ в 1963-1973 годах). Степанов поступал после трех лет срочной службы в звании старшины, и «Дед» сразу же назначил его старшиной над всеми абитуриентами. Через пять лет он выпустился лейтенантом и попал в Хабаровск, когда ему уже было под тридцать. На мой вопрос, сколько же он будет ждать перевода на Запад (заветная мечта юного выпускника), располневший майор философски изрек: «Послужи с мое…».
Мое первое появление в столице дальневосточного края пришлось на начало августа 1975 года. Память воскрешает жаркую погоду с комарами, обилие крупных спелых помидор у бабушек-торговок и свежепосоленной красной рыбы на столах во время званных застолий. А мяса не было…
Флотская часть, назначенная мне военной судьбою, встретила новичка дружелюбно, и словами новых сослуживцев старательно убеждала забыть Москву, в которой я прожил половину своей двадцатидвухлетней жизни, и спокойно готовиться к долгой службе на Дальнем Востоке. К моей радости в части служил выпускник ВИИЯ 1971 года китаист Юрий Никитич Радионов, с которым приятно было общаться в привычной манере, годами сложившейся в нашем институте. К тому же Юра имел за плечами несколько лет самостоятельной работы и мог квалифицированно подсказать, как правильно действовать в той или иной ситуации. Общение с ним много дало мне на первых порах.
В тот год в Хабаровск был направлен мой однокашник японист Евгений Иванович Гунин. С Женей мы бок о бок учились пять лет, а в лагере перед первым курсом он и вовсе был в нашей языковой группе, поэтому мы находились в дружеских отношениях. Я начал разыскивать его сразу, как освоился на новом месте. Позже он говорил, что делал то же самое. А встретились мы месяца через два случайно в центре города на заполненной праздной публикой улице Карла Маркса вечером выходного дня. Трудно было не заметить его веснушчатую физиономию с усами, как у Ринго Старра на фото тех лет, и худощавую фигуру в джинсовом костюме с великолепным значком Че Гевары на куртке. В середине 70-х редко кто мог раздобыть себе такой же «прикид» в славном Хабаровск-городе.
Для тех читателей, кто уже не помнит или вовсе не знает того старого доброго времени, хочу заметить, что оно радикально отличалось от современности. Вот характерный пример. Как-то наши друзья-офицеры возвратились домой из непродолжительной командировки в одну из погранзастав, стоявших на реке Амур. Приехали, как водится, не с пустыми руками, а с традиционными дарами от хлебосольных хозяев-пограничников. Из сумки на стол перекочевали два увесистых «хвоста» кеты семужного посола и трехлитровая банка свежей красной икры. Тут же раздался клич: «Мужики! Попьем пивка!». День стоял воскресный, поэтому возражений ни у кого не возникло. Фразы «Кто пойдет за «Клинским»?» еще и в помине не было, как, впрочем, и самого «Клинского». Бывало в Хабаровске периодически «Жигулевское», «Бархатное» (оно же «плюшевое») и местная диковинка «Таежное»- темное. В поисках хотя бы одного из перечисленных сортов пенного продукта инициативная группа часа два бродила по разным торговым точкам в районе железнодорожного вокзала, прежде чем с вожделением заполучила пару бидончиков разбавленного «плюшевого» из облепленной жаждущими мужичками колесной бочки с исчерпывающей надписью «Пиво» на желтом боку. Мы с наслаждением хлебали эту дефицитную жидкость, лениво черпая ложками икру из эмалированной миски, откусывая большие ломти лосося. Кто не испытал, тот не поймет!
Женя Гунин слыл авторитетным «битломаном», что подтверждал всей жизнью. В институте на лекции, к примеру, по введению в языкознание, он старательно записывал по памяти на страницах конспекта оригинальные тексты из альбомов Rubber SouL, Sergeant Pepper или прочих. А в Хабаровске во время застолья ставил рядом со своим стаканом и закусками кассетный магнитофон, и поминутно толкая соседа локтем в бок, щелкал клавишами и предлагал послушать фрагменты той или иной битловской композиции. Женя прекрасно владел японским и английским языками, и был одним из немногих специалистов-японистов в штабе ДВО. А еще он напрочь вычеркивал физкультуру и спорт из своей жизни, за что иногда страдал. Как-то во время инспекторской проверки их воинской части ему, как и всем, пришлось бросать учебную гранату. В момент броска мускулатура не выдержала непривычной нагрузки, и Женя сломал ключицу. Его надолго упаковали в гипсовый каркас и присвоили почетное наименование «Гранатометчик».
В день нашей первой встречи на Дальнем Востоке Гунин повел меня к своему товарищу, ВИИЯковцу Чеботареву Валерию Григорьевичу слушать пластинки Beatles. Нас принял рослый молодой человек с выправкой лейб-гвардейца. Валера был семилетним калининским кадетом, окончившим факультет спецпропаганды нашего института с японским и английским языками в 1971 году. За год до выпуска его посылали на языковую стажировку в Осаку, где проходила Международная выставка EXPO-70. Оттуда и взялся полный комплект битловских дисков, который вызывал у Гунина душевный трепет. Кроме того, Чеботарев, истинный знаток страны Восходящего Солнца, увлекался мало кому известным в то время боевым искусством под названием «каратэ», поэтому регулярно становился в позу «кибадачи», а «макивару» сделал предметом домашней обстановки. Он и его небольшая семья были весьма гостеприимными людьми, а расположенная в центре города квартира, словно магнитом притягивала прохожих ВИИЯковцев. Нередко в выходные мы собирались в ней при отсутствии хозяина и занимали места перед экраном телевизора. Офицер Политуправления ДВО В.Г. Чеботарев выполнял функции нештатного политического обозревателя и вел на хабаровском краевом телеканале интересную передачу о взаимоотношениях СССР с Японией, Китаем, США и другими тихоокеанскими соседями. Во время трансляции передачи его супруга говорила, что надо провозгласить тост за Григорьевича, тогда он поведет носом перед телекамерой. Мы выпивали, а Валера в ответ на экране начинал подозрительно принюхиваться. Потом, дождавшись его возвращения из студии, все радостно пересказывали свои впечатления.
Следует вспомнить и еще одного важного члена нашего временного коллектива – Сергея Николаевича Кадыкова, китаиста, окончившего институт на два года раньше нас с Гуниным. Они служили в одной части, Кадыков был уже женат (супруга с крошечным сыном тогда жила в столице), поэтому получил к тому моменту однокомнатную квартиру неподалеку от штаба округа. В ней он временно приютил бездомного Женю и имел возможность принимать у себя компанию ВИИЯковцев и иных сослуживцев. Сергей отличался от «тонкого и звонкого» Гунина мощной фигурой. Он активно занимался в молодости волейболом и поднятием тяжестей, поэтому при среднем росте казался просто глыбой. Мы шутили, что Кадыкова можно и на бок положить, рост все равно будет такой же. Он производил впечатление московского дворового главаря, до сих пор в памяти его обращение: «Степа-ан», да что ты понимаешь!». В любой обстановке этот человек всегда знал, что следует делать и убедительно подтверждал теорию практикой. Сергей был честолюбивым офицером и обещал, что «баранью шапку» (полковничью папаху) он получит однозначно. Насколько мне известно, его план продвижения по службе исполнился.
Таким был костяк компании, к которой периодически примыкали другие ВИИЯковцы, служившие в Хабаровске. Моряки жили в северной части города, в Краснофлотском районе (на «базе КАФ»). Наши армейские товарищи обитали в центре, неподалеку от городка штаба ДВО, поэтому чаще встречались у них. Хотя и они выбирались к нам на окраину, особенно в теплое время года на организованные пикники. Порой мы собирались, чтобы сходить на новый фильм или послушать музыку, например, когда появились замечательные записи эмигранта Рубашкина. Обменивались не читанными покет-буками на английском, Яна Флеминга же в продаже не было. Летом ходили на пляж в парк к Амурскому утесу. Иногда складывалась игра в преферанс, и мы сидели за картами с субботнего вечера до воскресного утра, если не надо было заступать на дежурство по части. Но чаще всего мы встречались для обсуждения наших собственных жизненных коллизий. У многих по несколько лет не было своего жилья. Лично мне пришлось сменить шесть мест проживания, иногда даже ночевать на столах в служебном кабинете, прежде чем на четвертом году службы удалось вселиться на собственные квадратные метры. Некоторые из нас не были женаты, наши невесты или любимые подруги остались за тридевять земель к западу от Дальнего Востока, встречи с ними случались очень редко. Наконец, офицерская служба у нас только начиналась, а у лейтенантов в частях обычно проблем бывает выше головы. Все эти сложности преодолевать гораздо легче, когда общаешься с понимающими тебя людьми.
Главным выходом из всех сложностей тогда казался перевод с Дальнего Востока на Запад. А поскольку это была утопия, мы дружно кляли условия, в которых оказались. И лишь мудрый Валера Чеботарев не уставал повторять: «Вы не знаете, что значит служить в глухих гарнизонах. Бога должны благодарить, что попали в Хабаровск!». Его лозунг, начертанный черным фломастером на географической карте СССР, висевшей в квартире Кадыкова, подтверждали периодически приезжавшие в главный восточный транспортный узел страны наши однокашники, которые начинали служить в других местах. Из Белогорска Евгений Николаевич Румянцев, из Благовещенска Александр Эдуардович Сидоров, из Забайкалья Олег Николаевич Елгазин, из Приморья Евгений Иванович Горелый, из алтайской Топчихи Виктор Олегович Васильев и многие другие. В 80-е годы практически все вышеперечисленные в заметке офицеры, кто раньше, кто позже, были переведены в соответствии с их пожеланиями в другие округа и флоты, в группы советских войск за рубежом или направлены в загранкомандировки.
Как стало ясно позже, Дальний Восток для нас оказался хорошей школой жизни и лишь первым этапом долгой офицерской службы. На мой взгляд, для большинства он оказался удачным во многом благодаря тому, что рядом служили надежные ребята, окончившие наш институт.
Ура, ВИИЯ!
Приложение: две фотографии хабаровского периода, датированные июлем 1976 года. На одной – Е.И. Гунин, на другой – В.Г. Чеботарев и И.Е. Дроканов.
Илья Евгеньевич Дроканов В-75:
Дорогой Клуб!
Конечно, надо поддержать людей в Университете, обреченном на ликвидацию. Однако, уверен, китаистам, коим ведомы основы древней философии страны предназначения, не след бояться предстоящих трудностей. Надо лишь победить робость в сердце, тогда все остальное будет либо по плечу, либо по фигу.
Что касается просьбы начальника кафедры, то готов предоставить в его распоряжение имеющуюся у меня фотографию 5-й (китайской) языковой группы 2-й учебной группы 5-го курса Восточного факультета выпуска 1975 года. Дело было в конце мая того года, когда мы готовились к "госам" в тиши территории близлежащего Андроникова монастыря. Через месяц после все мы разъехались в разные точки вдоль китайской границы. Но отслужили свое неплохо, и дальнейшая жизнь удалась. Итак, на фото в первом ряду слева направо:
Александр Петрович Казаков, ныне подполковник запаса, организатор деловых контактов с зарубежными партнерами в Тамбове.
Виктор Олегович Васильев, ныне майор запаса, преуспевающий предприниматель в Москве.
Сергей Павлович Зубков, ныне подполковник запаса, бизнесмен в Санкт-Петербурге.
Во втором ряду:
Геннадий Петрович Миненко - увы, умер после болезни несколько лет назад в Москве.
Илья Евгеньевич Дроканов, ныне полковник запаса, советник государственной гражданской службы РФ 2-го класса, сотрудник Администрации Губернатора Санкт-Петербурга.
Алексей Иванович Кокин, ныне капитан запаса, предприниматель в Монино Московской области.
Владимир Михайлович Тихолаз, ныне подполковник запаса, предприниматель в Харькове на Украине.
Дмитрий Петрович Богатырев, данные отсутствуют.
За кадром, с фотоаппаратом - командир языковой группы Александр Эдуардович Сидоров, ныне подполковник запаса, сотрудник МИД РФ, Москва.